Церковь и вера, индивид и разум, класс и теория (LIII)

С различных далёких кафедр два заявления – сделанные несомненно из-за одной и той же потребности привить политическому действию вождя народов обязанность материального доктринерства – выказывают тенденцию к сближению.

Русские партийные журналы начали публиковать тексты в которых Сталин отвечает – нас не сильно интересует говорится ли о персональной редакции или о работе назначенной коллегии или комиссии, и тем меньше это нас интересует в отношении папского послания Пачелли о котором также пойдёт речь ниже – на запросы товарищей по партии.

Один из этих текстов имеет дело с наиважнейшими вопросами, такими как исторический цикл государства, или победа социализма в одной или нескольких странах; в других также говорится об интересных, хотя и менее общих вопросах, таких как язык, диалекты, фонетика. Общее в них, это попытка дать разъяснения активистам, которым показалось, что они столкнулись с противоречиями в различных партийных текстах, а именно с тезисом о том, что марксистская наука и доктрина вырабатывают постоянно изменяющиеся решения в различных исторических ситуациях, поскольку марксизм, как неустанно повторяется в этих текстах, "не знает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох, для всех периодов; это враг всякого догматизма, всякого талмудизма".

Ещё один текст, который мы упоминаем здесь, это энциклика Humani generis римского Понтифика, который занимает довольно твёрдую теоретическую позицию по отношению к современным школам, и, даже показывая, что католическая ортодоксия не исключает в своём точном значении, использование рациональности и научных исследований, он приходит к новому подтверждению неизменности фундаментальных истин и священных писаний, и который своей непримиримостью привёл в смятение католические круги наиболее склонные к уступкам и компромиссам с этим миром агностиков и колеблющихся в вере. "Ни одна истина, которую человеческий интеллект смог обнаружить путём искренних исследований не может вступать в противоречие с уже обретённой истиной, потому что Бог, высшая Истина, создал человеческий интеллект и поддерживает его не для того, чтобы он каждый день противопоставлял прямо обретённым истинам новые (подправим текст агентств, которые плохо перевели латинский оригинал, хотя мы и не владеем им) но для того, чтобы, избавившись от допускаемых им ошибок, он достиг истины, в том же порядке и с той же органичностью с которой мы видим установление самой природы вещей, из которой черпается истина".

Природа, человечество и идеология были все даны in principium, и писания и откровения не подлежат обновлениям и исправлениям; догма является обязательной, как это чётко сформулировано в официальном ритуале; к тому же на данном этапе всеобщих сомнений, колебаний, обращений и отлучений Церковь не долго думая провозгласила ещё одну догму, о восхождении тела девы Марии на небеса, в отношении чего если мы не ошибаемся до сих пор было дозволено иметь своё мнение. Так сказал Рим.

В другом же случае, по слову Москвы, тексты можно неграниченно править по мере приобретения нового опыта, прогресса истории и науки, и на верхушке организации дозволяется провозглашать новую "истину" на каждом шагу, отличную от той в которую вплоть до тех пор верила организация. Было сказано именно так, для того, чтобы не подумали, что каждый адепт может разрабатывать собственную доктрину о Государстве, Социализме, или Лингвистике, и затем менять её каждый раз. Тот кто будет несогласен с теорией, когда она будет исправляться, фактически будет исключен из партии. Можно думать иначе, но вне партийных рядов. Можно оставить партию, можно быть исключенным, здесь подачки кончаются. Церковь также можно оставить. Не хотим упоминать аутодафе, занимаясь такими авторитетными текстами.

Ни одна из этих позиций не подходит пролетарскому и марксистскому движению.

ВЧЕРА

Позиция марксистов по отношению к религиозной проблеме была чересчур смешана с позицией новорожденной и революционной буржуазии и считалась простым подклассом общего рационализма и атеизма, с относительным антиклерикальным развитием, под чьим зонтом "прогрессивные" буржуа и социалистические пролетарии стояли бок о бок.

Согласно шуткам, которые отпускает "прогрессивный" метод (в сто раз более противоположный марксизму, чем самые худшие "талмудизмы") он означал ожидание того счастливого дня, в который светская и образованная буржуазия избавилась бы от бога, церквей и попов; и "среди атеистов" осталось бы второстепенным мелким вопросом; быть обществу капиталистическим или социалистическим?

В одной из первых итальянских газет, Plebe Биньями, стоял подзаголовок: республиканская, рационалистическая, социалистическая газета.

В то же время сегодня по достаточно верным наблюдениям хватило бы одного слова социалистическая, благодаря которому должно было бы быть понятно, что газета не может быть монархистской или католической.

Хватает конечно и в марксистских текстах – хотя и в Европе второй половины прошлого века вопрос церкви и христианских церквей считался уже пройденным этапом – описаний исторической проблемы христианства и религии вообще.

Одно из них, великолепное, содержалось в Людвиге Фейербахе Энгельса, написанного в 1886 г.; и оно заслуживает того, чтобы его можно было рассматривать как продолжение не менее классических 11 тезисов молодого Маркса и других текстов этих авторов, касающихся философской и религиозной материи.

Естественно подобная постановка полностью отрицает вечные истины, на которых основывается христианство; а в остальном "вечные истины" могут быть исключены из науки, сегодня, самым радикальным образом, как это делал Энгельс в Антидюринге, разделяя истины на три группы: науки физические, биологические, социальные, демонстрируя, что доктрины в третьей сфере постоянно видоизменялись с течением исторических эпох, и уступая только первой сфере возможность иметь неоспоримые истины, как например процитированную в шутку дважды два четыре. Но поздний критик науки, Анри Пуанкарé, смог продемонстрировать, что даже в этой истине в конечном итоге прячется предположение, или свободное суждение. Уже Лейбниц стремился продемонстрировать, теорему 2+2=4. Но она была только лишь "подтверждением". Все элеметарные арифметические понятия не подлежат демонстрации, принимая "принцип обращения", т.е., что если данные операции можно производить с n, их можно производить с n +1. Следует также определить этот знаменитый один так, чтобы он был именно тем же в начале цифровых операций и когда к нему привязан этот номер n с этим знаком плюса. Когда затем все эти единицы привязываются к конкретным сущностям, после данных развитий и расчётов, я должен признать, что все они идентичны в реальных условиях окружающей среды... может быть намного легче определить Божество, чем единичную систему, которой мы пользуемся тысячи и тысячи раз в день; и вообще-то именно Пачелли должен быть уверен в себе.

Достаточно этого; мы хотели лишь заключить, что нет законченных истин, даже в "точных науках", которым подчиняются как неграмотные, так и грамотные.

В долгой серии последовательных модификаций провозглашения "истины" подменяющих друг друга, главную роль играла религия, которая является одним из видов человеческого сознания и представления, начальный, но от этого не менее важный и необходимый этап. Отсюда буржуазное метафизическое и претенциозное противопоставление науки и религии мы заменяем рассмотрением их как этапов одного и того же процесса познания.

Отсюда мы приходим кратчайшим путём к Энгельсу.

"Религия возникает с первобытных времён, из жизни в лесах, из-за недостаточных, примитивных представлений людей о своей собственной природе и об окружающем их внешнем мире". "То, что материальные условия существования людей, в чьих головах происходит этот ментальный процесс, определяют, в конце концов, направление данного процесса, остаётся неосознанным для них самих, иначе любой идеологии настал бы конец". Если поразмыслить об этой формуле, она предлагает использовать в сфере партии термин теория вместо идеологии. Системы идей не только не происходят из вечности, но будучи системами "автономными" умрут как только можно будет начать отталкиваться от того факта, что они рождаются в "голове" в результате внешних материальных процессов.

Народы начинают организовываться, разделяются на национальные группы; придумывают "национальных" и территориальных богов.

Мировая римская империя положила конец этим древним национальностям. Сначала Рим принял местных богов, но возникла необходимость во всемирном боге. Но "уже возникла новая всемирная религия, христианство из смешения универсализированной восточной теологии, особенно иудейской, и вульгаризированной греческой философии". Через 250 лет оно стало религией государства. Естественно это произошло после религиозной борьбы, возникшей из борьбы социальной против рабства и рабовладельческой экономики.

В Средние Века христианская религия укрепилась, будучи формой, соответствующей феодализму и его иерархии.

Буржуазия начала своё восхождение и развила протестантскую ересь в пику феодальному католицизму. В Германии Лютер выразил борьбу буржуазии и крестьян против аристократии; разгромив вторых, подчинив первую, Германия вошла в три века отсутствия большой истории. Но с Кальвином реформа победила в Швейцарии, Голландии, Англии, вместе с первой буржуазной рволюцией.

Альбигойцы и кальвинистское меньшинство разбрелись по Франции. "Но к чему это ведёт? Уже тогда работал свободомыслящий философ Пьетро Бэйль, а в 1694-м родился Вольтер". Вместо еретиков, невообразимые свободомыслящие философы. "В этот момент христианство вступило в последнюю стадию. Оно стало неспособным служить дальше какому-либо выдвигающемуся классу, в качестве идеологической маскировки его усилий; оно всё больше становилось эксклюзивной собственностью господствующих классов и они использовали его в качестве простого инструмента правления, при помощи которого они держали в определённых границах подчинённые классы".

"Итак посмотрим: религия сформировавшись однажды, всегда обладает традиционным содержанием, а с другой стороны во всех идеологических лагерях традиция является крупной консервирующей силой. Но изменнения, происходящие в этой материи (ересь, религиозная реформа, схизма от Церкви, буржуазный рационализм) происходят из классовых отношений, а значит из экономических отношений между людьми реализующими эти изменения".

Этого здесь достаточно, говорит Энгельс, обращаясь к позитивной демонстрации фактов при помощи исторического материала. Достаточно продемонстрировать ещё раз непримиримость между марксизмом и религией, марксизмом и христианской идеей... Точно так же достаточно понятно почему Папа римский, предлагая немецким католикам дамбу против марксизма, в то же время твёрдо держится на традиционных доктринёрских основаниях, и, даже будучи исторически, социально и политически объединённым с господствующей мировой буржуазией тем не менее сохраняет возражения на все ереси. Совершенно верно один комментатор сравнил приговор романтизму, ментальной форме героической буржуазии, с приговором экзистенциализму, ментальной форме вырождающейся и декадентской буржуазии.

Классический текст, который мы процитировали заключается конфронтацией между рационалистической и материалистической французской критикой и немецкой критической философией. Первая была наивной и метфизической, но крайне подрывной по отношению к средневековым идеям и режимам. Вторая была более теоретически совершенной, но скатилась к конформизму из-за медленного и боязливого развития буржуазного класса в Германии. Буржуа с ужасом откладывает разящее орудие теоретической критики; её сможет использовать только рабочий класс. Здесь было написано, что "рабочее движение является наследником классической немецкой философии".

Христианская и средневековая религиозная теория объявляет истиной власть и диктует её постулаты людям в религиозных формулах.

Буржуазная критика из-за своей экономико-социальной, политической потребности раздвинуть пределы этой власти, отказалась от тех формул и догм.

Во Франции она призвала каждого индивида, или гражданина думать своей головой, но один такой "освобождённый" остался неподвижным и окаменевшим в этой предполагаемой своей способности и праве видеть и находить всякий раз в любом месте и при любых обстоятельствах "естественные" пути правосудия и абстрактной цивилизации. Не просто так она сделала из Разума и Свободы богиню.

В Германии буржуазная критика лучше поняла и выразила историческое движение и последовательность человеческих социальных условий в диалектическом будущем. Но она совершила другую ошибку, установив всю эту постройку на идеалистических основах, рассматривая историческое движение как следствие, а не причину мысли, и в наиболее совершенной системе Гегеля отдала себя для использования апологии государства, а следовательно для сохранения установленной власти.

Основываясь на ключевых элементах французского материализма и немецкой диалектики, т.е. на революционных силах изначальной буржуазной критики, пролетарская теоретическая система отрицает обе постройки, утсановленные вместо свергнутой власти божественного права: т.е. как юридическую абстракцию свободомыслящего гражданина равного с другими, так и непреходящесть государства, как беспристрастного аппарата, установленного над реальным обществом.

Индивидуализм и поклонение государству обосновались также на теологическом троне римской кафедры, к тому же буржуазные индивидуалисты и идолопоклонники государства дали ей своё признание, поддержку и союз.

Верно, что её заботят больше марксистские позицие в конкретной политической сфере, которые не только освободились от веры в стишки Ветхого и Нового Заветов, но в первую очередь движутся к материальному подрыву классовых систем, основанных капитализмом, будь этло либеральная демократия или государственный тоталитаризм. Там экзорцизм, здесь материальность дамбы.

СЕГОДНЯ

На место религиозной догматики, галльского юрнатурализма и тевтонской этики, международное пролетарское движение, на развалинах множества систем, претендующих на вечную истинность, ставит объективную и диалектическую, т.е. свободную от всяческих традиционалистских предрассудков, науку о человеческом обществе и его истории в борьбе против всех пережитков прошлого в головах огромного большинства людей, а также естественные науки.

Подобное изучение, касающееся космической или земной природы, касается прошлого и, с данными которые у него усть, настоящего, и в пределах возможного находит законы развития, применимые также и к будущему.

Естественно и понятно всем, что марксистский материализм не нашёл и не зарегистрировал все научные социальные законы сразу же как только он родился и не вывел их в одном своде, даже в монументальных работах, таких как Капитал, в текстах ставших решительными для последователей и активистов движения. Поиск и разработка продолжались и продожаются, и оини не могут не содержать расхождений и контрастов, которые, если и не называются схизмами и ересями, называются политическими отколами и ревизиями.

Но это не значит, что движение, как целое, может жить и побеждать без позвоночной нити доктрины, если надо местами сырой, которая должна быть пронесена неизменной через борьбу в своём живом теле вплоть до победы.

Как раз материалистическая доктрина истории продемонстрировала, что в любой классовой борьбе происходит так: идеологический багаж, который как мы знаем сегодня, был полон ошибок и фальшивых тезисов, должен нарушить пределы традиционных форм и затем быть брошен, со всей своей жизненностью, силой и своими же примитивными недостатками, на баррикады, во время одного из землетрясений истории.

Уровень сознательности в последующей борьбе был различным; более научным девизом, чем "Так хочет Бог!" Крестовых походов был "les aristocrates à la lanterne!" (аристократов к фонарному столбу) санкюлотов. Теоретическая ясность была большей в современном пролетарском движении обладающем новым ключом исторического детерминизма: но не для всех борцов, а скорее для меньшинства, сформированного в историческую партию.

Если для класса и масс эта исторически стабильная форма партии недоступна, то массы терпят поражение; но если партия теряет и путает свои основные принципы, она деградирует и умирает, или становится орудием в руках вражеского класса.

В гармонии с этой концепцией Энгельс говорит, что христианство сегодня уже не может служить идеологическим инструментом для революционного класса. Две тысячи лет назад оно отлично послужило взбунтовавшимся рабам и определило будущее историческое развитие общества, без которого у нас не было бы возможностей ни для нашей борьбы, ни для нашей доктрины. Но Догма о вознесении Марии, например, обладает теми же аргументами за и против, сегодня как и в прошлом.

Сегодня не может не быть решительной поддержки историческим анализом того факта, что это движение и его организация, Римская Церковь, после двадцати веков ещё крепко стоят на ногах, и знает как придерживаться изначальной теоретической линии с непоколебимой устойчивостью среди тысяч потрясений.

Те исправления, которые вносит сталинизм в марксистскую доктрину, по этой простой исторической причине, даже без анализа содержимого, является доказательством, что это движение отошло от своих истоков, в том смысле, что его организация больше не находится в распоряжении мирового рабочего класса.

Мы здесь не говорим, что надо бы запретить, чтобы экономический анализ мог бы с последними данными давать иное представление проблемы, объекта одной из глав Маркса, о производительности земли, которую капиталистическое производство истощает из-за массового производства, когда сегодня в Калифорнии супермеханизированный сбор урожая каждый год даёт изумительные результаты там, где сто лет назад была самая настоящая пустыня.

Здесь мы имеем дело не с отказом признать Вознесение девы Марии, но скорее с отказом признать божественность Христа. И здесь рушится всё здание.

Здесь вклады более недавней истории используются в противовес своему научному значению и исправления рождаются не из теоретического обновления, но из вульгарной государственной пользы. Организация больше не является инструментом выражения классовой теории, но становится инструментом других социальных сил, господствующих в мире, благодаря консервационной инерции.

Что такое "теория неравного развития"? Когда, на её основе, Маркс и Энгельс устнавливали, что революция должна произойти одновременно во всех странах? И когда Ленин, на основе различных характеристик монополистического капитализма по сравнению с либеральным, говорил, что революция, и последующая реализация социализма, могут произойти в одной-единственной стране, которая будет конкурировать или соревноваться с капиталистическими странами?

Это историческая фальсификация, а не завоевание новой, лучше выстроенной истины. Маркс во время немецкой революции1848-го и Ленин во время русской революции 1917-го обладали одной и той же перспективой: пролетариат и его партия должны бороться в любой неотвратимой буржуазной революции в отсталой стране, конечно, но они должны превращать революцию в пролетарскую. Несмотря на неравное развитие и отсталость страны, необходимо бороться за то, чтобы те движения, что предшествовали буржуазной революции, продолжали своё дело в пролетарской революции и обеспечивали таким образом единственную возможность построения социализма. Маркс и Ленин ждали напрасно, но они никогда не меняли перспективы. Ни одна строчка не говорит об этом, тысячи страниц опровергают это.

Ленин никогда не говорил о двух капитализмах: либеральном и империалистическом, но лишь о двух этапах капитализма, а скорее даже о неотвратимости этапа, который должен был подтвердить марксистское предвидение о развитии капитализма.

Либеральный капитализм свободной конкуренции не существует в марксизме, это категория буржуазной экономики. Марксистская школа противопоставила ей центральную идею о монопольности капитализма по его природе. Конкуренция означает экономическое равновесие, в то время как экономическая, социальная и политическая монополия означает антагонизм. С первой строчки, марксизм является открытием того, что экономика буржуазного мира это не равновесие (и даже не мирное соревнование или конкуренция!!), но конфликт и антагонизм, разрешимый только в последнем едином, всемирном столкновении в историческом смысле, между двумя противоположными классовыми блоками.

Ленинистские исторические констатации были победным криком для подтверждённых предвидений доктрины, бесценным результатом даже после того, как битва была утоплена в крови.

Сталинистские исправления противоречат истории и науке. Если во время так называемого домонополистического и либерального капитализма было справедливо, когда Маркс и Энгельс говорили, что несмотря на неравное развитие революция должна была быть одновременной на международном уровне, каким эффектом должны были обладать изменения привнесённые империализмом и монополиями в этот закон о развитии? Именно благодаря силам монополизма, империализма и "моногосударственности" к котрым тяготеет Капитал, станет возможным ускорение ритма подчинения капиталистическим способом производства всей земли вплоть до самых удалённых уголков. Если закон неравномерного развития что-то и означает, следует заключить, что, если Маркс иЭнгельс в своё время рассматривали пролетарскую революцию как не-национальную революцию, сегодня этому славному тезису следует дать десятикратную силу и прокричать об этом, потому что новые факты более, чем когда-либо оправдывают этот крик: социализм будет над-национальным или его не будет.

Разговоры о том, что подобный тезис был справедливым лишь во времена Маркса и Энгельса приводят к самой антиисторической из всех позиций; более достойным уважения был бы следующий вывод: поскольку произошло столько нового, вся система Маркса и Энгельса должна быть отброшена.

Капитализм прошёл период своей либеральной видимости и пролетарская революция, если бы она произошла, была бы международной. Но она не победила, и у капитализма было время для перехода к монополистической стадии. Тогда давайте ждать национальной революции и национального социализма. Что это за перспектива, что она значит для науки и для борьбы партии? Мы должны ожидать, когда капитализм вновь в угоду нам станет либеральным, потому что только тогда станет верным то, что товарищ Белкин думает об интернационалистической революции? Или капитализм станет одной огромной монополией, тоже национальной, а родина социализма будет наблюдать его с точки зрения соревнования? Соревнование происходит между подобными друг другу, а не между антагонистами. Вы соревнуетесь с ним, вы ещё одга родина империалистического капитализма. Tu dixisti.

Авторитет одной власти, беспристрастно излагающей свои кристаллизовавшиеся в веках истины тяжела: против неё уже произошло две революции, разрывающие с феодальным рабством, но ещё не с буржуазным.

Этой вековой власти противостоят пролетарские революционеры, отрицающие аргументы, которых она требует от веры, разума, науки, в качестве аргументов рабства.

Но власть которой нужен лишь конформизм, хотя она и сама постоянно рвёт и меняет свои тексты и свои нормы, и которой тем не менее не достаёт громадной механической силы для того, чтобы найти в себе смелость объявить о своей ереси, не обладает правом говорить ни о вере, ни о разуме, ни о науке: её рабство – это худшее из рабств.