Инфляция государства (XXVI)

ВЧЕРА

Такое ясное и ощутимое достижение в теоретической и политической сфере как систематизация вопроса о государстве у Маркса, Энгельса и Ленина – до такой степени, что в первый послевоенный период казалось, что революционное коммунистическое движение должно было работать над вопросами организации и тактики, но больше никогда уже не над вопросами программы – было серьёзно скомпрометировано, когда стало возможным называться участником марксистских и ленинистских партий тому кто предлагал и ожидал на национальном уровне программного понимания с буржуазными партиями в плане "конституции"; а на международном уровне исторического и социального сотрудничества между "пролетарскими" и капиталистическими государствами.

Наши основные тексты в первую очередь воздают должное самому видению государства в теократических и авторитарных концепциях и его видению в имманентистских буржуазно-демократических взглядах.

Обе системы приближаются к финишу всего бега мысли и истории к установлению совершенного и вечного государства.

В Старом Завете, который всё ещё догматически принимается в большинстве церквей развитого мира, сам Вечный Отец мобилизован для того, чтобы надиктовать Моисею самую настоящую конституцию для избранного народа во всех деталях. В органичности этой системы церковь, юстиция, государство и армия сформированы в одно целое, определены даже статистика и административное деление географически определённой территории, и нормы по изгнанию мечом старых оккупантов, пусть даже и невольных. Затем придёт христианство для того, чтобы расширить границы избранного народа до всего человечества, для того чтобы отделить град Божий от града Цезарева, иерархию духовенства от военной, позаботившись однако о том, чтобы не противоречить нормам власти, господства и уничтожения, изречённым первым и величайшим пророком.

В новых системах современной критической буржуазной мысли догма и власть откровения расшатываются, но среди множества мифов, миф о государстве остаётся непоколебимым и ещё более навязчивым. От Лютера к Гегелю, Гоббсу и Робеспьеру восходят определения нового Левиафана, которого Маркс, Энгельс и Ленин высмеяли, лишили плоти и уничтожили: "реальность моральной идеи" - "образ и реальность разума" - "реализация Идеи", все эти фразы Ленин сравнивал с "Царством Божьим на земле" в постоянных яростных атаках на подлое "суеверие о государстве".

"Государство – это продукт общества на определённой стадии его развития" (Энгельс). Государство появляется, когда общество разделяется на экономически противостоящие друг другу классы, когда появляется классовая борьба. Государство "это машина для угнетения одного класса другим" (Маркс).

Во всех капиталистических странах, в любой части света и в любой период их истории, капитализма не могло быть без классовой борьбы, эта машина существует и обладает функцией "диктатуры буржуазии" (Ленин) как в монархии, так и в самой демократической из Республик (Маркс).

Скажем ещё раз, что в этой нашей конструкции капиталистическое государство буржуазии не является последней государственной машиной в истории (как это демонстрируют в своём мышлении анархисты). Рабочий класс не может "использовать" его (как утверждают все реформисты и оппортунисты), он должен "разрушить его" и построить новое государство революционной диктатуры пролетариата.

Это рабочее государство, диалектически противостоящее капиталистическому государству, будет, в ходе построения коммунистической экономики, растворяться, сдуваться, упраздняясь, вплоть до своего исчезновения.

Обратимся теперь к историческому процессу развития нынешнего, конкретного капиталистического государства для того, чтобы понять его исторический ход, в ожидании того, что в соответствии с марксистским видением оно упразднится и вслед за этим упразднится и государство вообще, без прилагательных.

Капиталистическое государство, рождение которого из трёх буржуазных перемирий и двух мировых империалистических войн произошло на наших глазах, теперь раздувается пугающим образом, принимая пропорции Молоха пожирающего безгрешные жертвы, Левиафана с брюхом, вздувшимся от сокровищ и миллиардов живых существ. Если бы действительно можно было бы, как в философских спекулятивных упражнениях, персонализировать Индивида, Общество, Человечество, весь горизонт мечтаний этих невинных существ был бы покрыт государственным Кошмаром.

В отношении этого ужасного Монстра мы (поскольку мы предвидим постепенное упразднение, Aufloesung, нашего, революционного государства) от бури к буре ожидаем Sprengung расчитанного Марксом, страшного, но сияющего Взрыва.

Наше требование следовательно заключается не в том, чтобы смягчить, сделать более утончённым и придать более гуманную "линию", но в том, чтобы ускорить, под давлением его внутренних непреклонных законов, и их классовой ненависти, его ужасный конец.

У инфляции государства в современнейшем мире два направления: социальное и географическое, территориальное. Оба они интимно связаны. Второе фундаментально. Государство и территория были рождены вместе. Энгельс в Происхождении семьи, собственности и государства фактически говорит: государство в первую очередь отличается от древней организации gens (народа, фр., прим.пер.) в племя или клан, разделением населения в соответствии с территорией.

Это касается и античного, и феодального, и современного государства. Если Моисей по диктаторски дал каждому из двенадцати колен точную и ограниченную провинцию земли обетованной Израиля, если Папы и Императоры вкладывали Земли и Вассалов в средневековых Синьоров, современные гражданские и демократические государства сегодняшнего дня гоняют по территориям массы населения, подобно стадам вьючных зверей, обращаются с толпами воннопленных, политически интернированных, беженцев от нашествий, безземельных иммигрантов, эмигрирующих пролетариев как со складом товаров; Хламида Свободы, перед которой курят фимиам соткана и из колючей проволоки.

Что касается расширения территории, античный мир предоставляет нам мелкие государственные единицы уменьшенные до городов и великие Империи, рождённые из военных завоеваний, Средневековье демонстрирует нам мелкие автономные Коммуны и крупные государственные комплексы. Капиталистический мир, в свою очередь, предлагает решённую и нерасторжимую концентрацию государственных единиц на необъятных пространствах, и всё более возрастающее господство крупных над мелкими.

Этот процесс является во всём параллельным увеличению вмешательства государственной машины во все фазы жизни его подданных, распространению её влияния от политической, полицейской, юридической сферы на сферу социальную, экономическую и физическую во всё более открытой и удушающей манере.

Уже в Государстве и революции (II глава, ч. 2) Ленин даёт решительный анализ этого внутреннего процесса по отношению ко всем странам Европы и Америки, и в первую очередь к наиболее парламентарным и республиканским. "В особенности империализм, эпоха банковского капитала, эпоха гигантских капиталистических монополий, демонстрирует экстраординарное усиление 'государственной машины' и невиданный рост её административного и военного аппарата, вместе с усилением репрессий против пролетариата, как в монархических странах, так и в самых свободных республиканских странах". Эти слова были написаны в 1917-м.

Самая существенная ложь в юридической и политической конструкции господствующей буржуазии не может быть лучше выставлена на свет, чем, когда напоминаешь, как обе мировые войны выставляли, как борьбу за требования по автономии и свободе индивидов, этнических и национальных групп, мелких государств в их безграничной суверенности. Вместо этого речь шла о гигантских и кровавых этапах концентрации государственной власти и капиталистического господства.

В теории буржуазного права, как для отдельного индивида считается гарантированной серия иллюзорных прерогатив перед общественной властью в мысли, речи, письме, объединении, голосовании, в любом направлении – но не в еде! Голодающий может выбирать за каким столом будет сидеть равнодушный совет Солонов! – так утверждается, что в своих территориальных границах, насчитывает ли их радиус десять или десять тысяч километров, каждое государство является суверенным и может управлять собой как пожелает.

Но уже в розовой и перламутровой картине конца девятнадцатого века между крупными и мелкими державами проводилось различие. Оставляя Америку, которая "не проводила внешней политики" в Европе их было шесть, шикарно одинокая Англия, Россия и Франция в Двойственном Союзе, Германия, Австро-Венгрия и Италия в Тройственном. На Востоке возрастала сила Японии, стремившейся контролировать Азию, как фальшивая мальтузианская Северная Америка уже осуществляла свою гегемонию над Центральной и Южной. Одну за другой история сводила до ранга экс-держав Швецию, Испанию, Португалию, Голландию, Турцию...

Если послушать болтовню, война разразилась не от того, что самые сильные капиталистические государства испытывали нужду в более крупных империях и рынках, но потому что суверенность мелкого свободного государства, Сербии, потерпела оскорбление от наглого высокомерия деспотичной Венской империи.

Поражение немцев повлекло за собой уничтожение двух мировых держав и Революция в России вывела из игры третью систематизируя мир. Либеральная ложь раструбила на все четыре стороны света о самоопределении мелких наций и освобождении мелких народов. Пять крупных военных государств победителей позволили родиться, в видимости, новым мелким державам, более или менее историческим, в старой Европе, не выделяя в то же время ни единого квадратного километра своих собственных империй народам самых разных цветов кожи и языков. Польша, Чехословакия, Хорватия и Словения (объединённые с Сербией), Албания, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва были учреждены в качестве "суверенных государств".

Фактически, вся эта плеяда мелких государств, по отношению к государствам традиционным, по мотивам и характеристикам современной продуктивной и торговой мировой органики, не послужили ничему иному, кроме формирования созвездий спутников для стремившихся утвердиться гегемоний. Франция и Англия подтвердили это в своей сфере, поделив Центрально-Восточную Европу на зоны влияния, сговорившись тем временем о нападениях на тогдашнюю пролетарскую Россию; та же Италия устремилась поучаствовать в той же игре с хорошо известным успехом, в то время как США на Западе и Япония на Востоке продолжали увеличивать видимые и невидимые границы своего господства.

СЕГОДНЯ

Накануне второй мировой войны было уже ясно, благодаря как окончательной монополистической эволюции крупного капитализма, так и эволюции военной техники, всё более требовавшей массы громадных экономических средств, что ни одно государство с небольшим количеством миллионов жителей не могло осуществлять какой-либо экономической, дипломатической или военной автономии и должно было войти в орбиту подчинения какому-либо более крупному государству. Тем временем восставала Германия, которая следуя общему историческому закону – не изобретая его как заставляли верить простофиль – поглощала остававшиеся кусочки Австро-Венгерской Империи (которая, заметим в скобках, хотя и обладала наихудшей в мире литературой, в то же время имела самую серьёзную и честную администрацию). Россия, осуществляя исторический цикл максимальных интересов, начавшийся с требования национальных автономий в самой гуще борьбы между старым и новым режимом, в свою очередь становилась мощным унитарным государственным комплексом.

Было очевидно, что в новой дипломатической и военной игре в счёт шли только жирные государственные звери, которые могли делать ставку на достаточные силы для ведения войны, в первую очередь на море и на воздухе, которая была бы долгой, громоздкой, стоила бы очень дорого, требовала бы помимо громадных капиталов также больших географических расстояний между базами и политическими границами. Об этом кое-что знают страны с густым населением, т.е. те, что с большим количеством жителей, а возможно и богатств, обладают небольшой протяжённостью. Также между вчерашними "великими державами" Германия, Англия, Франция, Италия, Япония должны были перенести крупные военные потрясения.

Также и эту войну за ещё большее господство и концентрацию разрушительной силы представили как отстаивание свободы и суверенности исторических "малюток", нарушенных сильными мира сего. Начали с того, что надо было помешать Гитлеру взять верх над свободной Польшей, с её всё ещё свежими демократическими приобретениями трёх исторических кусков территории. Она была сразу же разломана надвое и поделена между двумя колоссами с двух сторон. Как только исчез один из них, она вновь воссоединилась став единым слугой одного хозяина. Наихудшая судьба для романтической, щедрой, гражданской и свободной Нации с большой буквы – это её сегодняшний "раздел на одного".

Реально суеверными государствами являются те, что победили в гонке без тормозов территориальной Инфляции. Она началась быстро, причём Великие даже не отказались от ежедневной литании свободе. Было ли их Три, Четыре, Два или Пять? Не имеет значения. К началу войны их было восемь.

Настоящие Великие – это те, кто к необъятности своих собственных территорий и многочисленного населения (по этим показателям следует отметить Китай, где реально возникло великое современное государство капиталистического типа несмотря на глубокую социальную гибридность) прибавляют крупное созвездие сателлитов, которым позволяют играться с фиктивной идеей Суверенности, в то время как их личные правители всё более спаиваются, коррумпируются и покупаются в домах чаепитий и кокаина, каковыми являются крупные международные политические конгрессы и советы.

С Италией попавшей в другое мерзкое созвездие, Великобритания и Франция будут думать стоит ли им удовольствоваться ролью первого Лорда и первой Леди в Американском Созвездии. С другой стороны остаётся русское Созвездие, со взятием какой-нибудь мелкой недисциплинированной планетки, которая хотела бы выпрыгнуть из сферы примитвного притяжения.

Великих Монстров осталось в общем-то двое. Придут ли они к объединению путём Мира или Войны? Любой из этих случаев будет ужасным. Но будет не менее ужасно, если они в третий раз, сожрав по половине крупных и мелких зоологических подвидов политической карты замли, нападут друг на друга, обвиняя каждый своего противника в желании поглотить священную свободу последнего мышонка.